— Ну? — нетерпеливо произнес Забродов, усадив полковника в кресло.
Прямо напротив кресла на стене висел большой липовый спил. Поверхность его была варварски истыкана ножами, ближе к центру она вообще напоминала решето. Четыре увесистых метательных ножа торчали в спиле так близко друг от друга, что напоминали какой-то диковинный железный цветок с длинными узкими лепестками. Еще один нож лежал поверх стопки книг на столе, прямо под рукой у Сорокина. Полковник, как всегда, испытал почти непреодолимое желание метнуть нож в мишень и, как всегда, сдержался: ему, солидному и уже немолодому человеку, не пристало развлекаться таким несерьезным способом. К тому же он боялся промазать и что-нибудь разбить или испортить. По этим двум и еще многим другим причинам нож бросать он не стал, но ощутил острый укол зависти к Забродову. Забродов же не боялся показаться смешным и несолидным и практически никогда не мазал.
— Чего-то не хватает, — сказал полковник, ослабляя узел галстука и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки.
Забродов присел на краешек стола и невесело усмехнулся.
— Двух вещей, — сказал он. — Мещерякова и бутылки.
— О! — сказал Сорокин. — Точно! Смотри-ка, а я не сообразил. Просто чувствую, что вроде бы какой-то некомплект… Ну, это не беда. Мещеряков поправится — тьфу, тьфу, чтоб не сглазить, а бутылку можно раздобыть.
— Фиг тебе, а не бутылку, — сказал Иларион. — Некогда мне с тобой пьянствовать. Я завтра улетаю, дел невпроворот, а он — бутылку…
— И то правда, — согласился полковник. — Ладно, не стану тебя мучить. Есть один субъект…
Он открыл лежавший у него на коленях портфель и извлек из него белую картонную папку с надписью «Надзорное производство». Папка была тощая и имела потертый, сиротливый вид. Иларион открыл ее и первым делом наткнулся на фотографию короткостриженого человека лет тридцати. Лицо у этого типа было широкое и прямоугольное, с коротким носом и тяжелой нижней челюстью. Маленькие бесцветные глаза торчали из глубоких темных глазниц, как два острых камешка из глины, тонкие губы были плотно сжаты, и к ним от крыльев носа тянулись две глубокие жесткие складки. Короткий белый шрам, просвечивавший сквозь жесткий ежик волос над низким лбом, довершал этот портрет.
— Ну и рожа, — сказал Иларион.
— Рожа как рожа, — возразил Сорокин. — На свою посмотри. Рожа, она, брат, от природы, ее не выбирают, а вот биография — дело другое.
— Мельник Андрей Валентинович, — вслух прочитал Иларион сделанную от руки надпись на верхней крышке папки. — Ну и какая же у нас биография?
— В прошлом — офицер-десантник, — сказал Сорокин. — Окончил Рязанское училище ВДВ, в первую чеченскую кампанию командовал взводом. Старший лейтенант. Во время штурма Грозного был ранен, в бессознательном состоянии попал в плен. В плену находился полтора года, потом бежал…
— Или сказал, что бежал, — вставил Иларион, задумчиво разглядывая фотографию старшего лейтенанта Мельника.
— В то время оснований сомневаться не было, — откликнулся Сорокин. Да их и сейчас нет. Бежал, откупился, сами отпустили — теперь этого не проверишь. Да это нас, по сути дела, и не касается. Но вот в феврале прошлого года нашего Мельника задержали по подозрению в двойном убийстве. Из армии он к этому времени уже ушел, работал экспедитором в одной заграничной фирме… Знаешь, в какой?
— «Набуки фильм», — сказал Иларион сквозь зубы, чиркая зажигалкой в безуспешных попытках прикурить сигарету. Зажигалка так и не сработала, и Забродов раздраженно сунул сигарету за ухо.
— Догадливый, — похвалил его Сорокин. — Совершенно верно, «Набуки фильм». Развозил товар по точкам — пленки там, реактивы, аппараты всякие… Они — в смысле, «Набуки» — у нас тогда только начинали раскручиваться. Ну ты знаешь, как это бывает: чтобы получить прибыль, надо поначалу хорошенько выложиться. Заниженные цены на услуги, завышенные зарплаты персоналу… Словом, после лейтенантских копеек — целое состояние. Водка, девки, кореша по всей Москве… Женился, можно сказать, по пьяному делу, черт знает на ком, а она возьми и спутайся с его приятелем. Встречались эти голубки у приятеля на даче, и вот в одну прекрасную ночь дача сгорела дотла. На пепелище нашли два трупа — сам понимаешь чьи. Обгорели оба порядочно, но все-таки не до костей, так что экспертизу провести удалось. Оказалось, что смерть наступила в результате удушения и перелома гортани. Предположительно стальной проволокой или чем-то в этом роде. Почерк, само собой, один и тот же. А Мельник накануне как раз узнал, что у него рога, как у оленя, и до двух часов ночи гонял свою супругу по всему подъезду. Орал, грозился убить… В общем, соседям пришлось милицию вызвать. История вроде ясная, но, когда начали этого Мельника раскручивать, оказалось, что у него железное алиби. Три человека заявили, что в ту ночь Мельник вместе с ними сидел в кабаке и никуда не отлучался. Персонал ресторана этого не подтвердил, но и не опроверг — мало ли, кто там у них пьянствует от заката до рассвета. Алиби это было шито белыми нитками, но свидетели стояли насмерть, и Мельника пришлось отпустить. Вот такая петрушка, Забродов.
— Все совпадает, — сказал Иларион. — И «Набуки фильм», и удавка… Готовый клиент для СИЗО, бери и сажай.
— Угу, — кивнул Сорокин, — мне тоже так показалось. Я, как только узнал, что тот парень, который Мещерякова подстрелил, работал в «Набуки», сразу же вспомнил про Мельника.
— И что?..
— Да ничего. Мельник в это время был на работе. Конечно, его работа предполагает перемещения по всему городу, но киллер был задушен довольно далеко от обычного маршрута Мельника, а в свое расписание наш экспедитор в тот день уложился. И это, между прочим, несмотря на пробки. Теоретически, конечно, он мог это сделать, но вот доказать мы ничего не сможем.