— Я не думаю, что кто-то пойдет на хлопоты, связанные с поиском доказательств, — негромко ответил господин Набуки. — Зачем? Не думаешь же ты, в самом деле, что русские потащат меня в Гаагский трибунал? Американцы потащили бы, но американцы слишком заняты бомбежками Афганистана, им некогда шевелить мозгами — они играют мускулами… Есть другой способ сведения счетов. Им давно пользуются евреи, чтобы наказывать нацистских преступников и террористов. Им пользуемся мы с тобой, Сабуро. Им пользуются все, только не все в этом признаются. И мне кажется, что настала наша очередь испытать этот способ на себе. Усиль мою охрану и приведи в повышенную готовность службу безопасности. Я чувствую, что скоро у нас появятся гости.
На Бережковской набережной Мещеряков отпустил машину, сказав водителю, что хочет прогуляться пешком. Погода стояла вполне располагающая к подобного рода предприятиям, но на самом деле никакого желания гулять не было. Голова у полковника раскалывалась, глаза горели от недосыпания, а во всем теле было неприятное ощущение, как будто его аккуратно выпотрошили и набили ватой. Провожая взглядом свою служебную «Волгу», Мещеряков недовольно подумал, что возраст все-таки начинает брать свое: в былые времена он мог не спать по трое суток кряду без каких бы то ни было последствий. А теперь — поди ж ты! — недоспал несколько часов, и придется целый день ходить вареным. Кофе, что ли, выпить?
При мысли о том, чтобы влить в себя еще хотя бы каплет кофе, полковника перекосило так, что шедшая ему навстречу дама средних лет с пуделем на поводке бросила на него испуганный взгляд и осторожно обогнула его по другой дороге. Мещеряков невесело усмехнулся, вынул из кармана свежую пачку сигарет и закурил. Сделав две или три затяжки, он поморщился и выбросил сигарету через парапет набережной. У него возникло странное желание подойти к перилам и посмотреть, как она, качаясь в мутных волнах, уплывает в сторону Лужников, но он сдержался: не хватало еще тратить время на подобные забавы!
Мещеряков расстегнул пиджак, ослабил галстук и, засунув руки в карманы брюк, не спеша двинулся по набережной в сторону Киевского вокзала, время от времени голосуя проносившимся мимо автомобилям. Он давно не ловил такси и был удивлен, обнаружив, что поймать машину на Бережковской набережной дело не простое. Ему почему-то казалось, что эта проблема в столице давно решилась сама собой, и разительное несоответствие с грубой действительностью мало-помалу привело его в состояние глухого раздражения, ставшее, увы, в последнее время весьма привычным.
Собственно, причин для раздражения у полковника Мещерякова было сколько угодно, особенно в данный момент, когда он был вынужден заниматься делом, которое, по сути, выходило за пределы его компетенции и отдавало дешевым политическим детективом. К политическим детективам Мещерякову было не привыкать, но, как правило, он и его товарищи по оружию выходили на сцену в финале, когда на экране рвались гранаты и изо всех щелей словно по мановению волшебной палочки возникали люди в камуфляже и легких бронежилетах. Оказавшись в непривычном для себя амплуа следователя, Мещеряков несколько растерялся. Да что там — следователь! Частный детектив — вот в кого он превратился благодаря несчастливому стечению обстоятельств.
Полковник Мещеряков терпеть не мог дилетантов, а частный сыск, как ни крути, во все времена был их уделом. Полковник ступал по очень тонкому льду и отлично это сознавал.
Поминая нехорошими словами генерала Федотова, Матвея Брузгина и в особенности Илариона Забродова с его неуемной и, как оказалось, заразной фантазией, Мещеряков шагал по набережной, раздраженно вскидывая руку навстречу проносящимся мимо автомобилям. Наконец ему повезло. Старенький «москвич» отвратительного горчичного цвета моргнул указателем поворота и причалил к бровке тротуара, напоследок так протяжно взвизгнув тормозами, что полковник невольно шарахнулся в сторону. С сомнением оглядев этого механического старца, Мещеряков все-таки забрался в салон и назвал адрес. Издав зверский рык и выбросив из выхлопной трубы облако сизого дыма, машина нехотя тронулась и втиснулась в транспортный поток.
«Конспирация, черт бы ее побрал, — думал Мещеряков, ерзая на неудобном сиденье и стараясь не обращать внимания на доносившийся со всех сторон металлический лязг и дребезжание — Мало того что занимаешься не своим делом, так еще вынужден прятаться от собственных подчиненных, не говоря уже о семье! В придачу ко всему вместо нормального автомобиля ты должен трястись в этом корыте! Увидит кто-нибудь — со смеху помрет. И ради чего все эти жертвы, спрашивается? Ради того, чтобы забрать у волосатого хакера так называемый отчет о так называемой оперативной работе, которая все равно провалилась к чертовой матери, потому что нечего пытаться победить японцев там, где они сильнее по определению… А Арбуз небось дрыхнет без задних ног, и черта с два его добудишься. Он — человек гражданский, и на армейскую дисциплину ему глубоко плевать. Для него все мы — банда дуболомов, на которых грех обижаться. Что с нас взять, с убогих? Для него, Арбуза, что мент на перекрестке, что ворюга-прапорщик на складе, что я — все на одно лицо. Познакомить бы его с Забродовым, посмотреть бы, кто кого раньше заболтает… Но это исключено, потому что — конспирация.»
Машина свернула на Можайский вал и остановилась. Мещеряков расплатился с водителем, выбрался на тротуар и, дождавшись, пока старый «москвич» скроется за углом, придирчиво оглядел костюм — не испачкался ли ненароком. Костюм оказался в полном порядке, и полковник, закурив очередную сигарету, двинулся по улице. Пройдя полтора квартала, он незаметно огляделся по сторонам и нырнул в подворотню — ту самую, из которой вышел сегодня под утро.